– Она устала в клетке, – сказала Люсьен нежно.
– Она плачет, – сказал Егор. – Нужен праздник.
– По темечку ее… Прутиком, – сказал Губошлеп. – Она успокоится.
– Какие люди, Егорушка! А? – воскликнула Люсьен. – Какие злые!
– Ну, на злых, Люсьен, мы сами – волки. Но душа-то, душа-то… Плачет.
– Успокоим, Егорушка, успокоим. Я же волшебница, я все чары свои пущу в ход…
– Из голубей похлебка хорошая, – сказал ехидный Губошлеп. Весь он, худой, как нож, собранный, страшный своей молодой ненужностью, весь ушел в свои глаза. Глаза горели злобой!
– Нет, она плачет! – остервенело сказал Егор. – Плачет! Тесно ей там – плачет! – Он рванул рубаху… И стал против Губошлепа. Гитары смолкли. И смолк перепляс волшебницы Люсьен.
Губошлеп держал уже руку в кармане.
– Опять ты за старое, Горе? – спросил он, удовлетворенный.
– Я тебе, наверно, последний раз говорю, – спокойно тоже и устало сказал Егор, застегивая рубаху. – Не тронь меня за болячку… Когда-нибудь ты не успеешь сунуть руку в карман. Я тебе сказал.
– Я слышал.
– Эхх!.. – огорчилась Люсьен. – Проза… Опять покойники, кровь… Брр… Налей-ка мне шампанского, дружок.
Зазвонил телефон. Про него как-то забыли все.
Бульдог кинулся к аппарату, схватил трубку… Поднес к Уху, и она обожгла его. Он бросил ее на рычажки.
Первым вскочил с места Губошлеп. Он был стремительный человек, но все же он был спокоен.
– Сгорели, – коротко и ужасно сказал Бульдог.
– По одному – кто куда, – скомандовал Губошлеп. – Веером. На две недели все умерли! Время!
Стали исчезать по одному. Исчезать они, как видно, умели. Никто ничего не спрашивал.
– Ни одной пары! – еще сказал Губошлеп. – Сбор у Ивана. Не раньше десяти дней.
Егор сел к столу, налил фужер шампанского, выпил.
– Ты что, Горе? – спросил Губошлеп.
– Я?.. – Егор помедлил в задумчивости. – Я, кажется, действительно займусь сельским хозяйством.
Люсьен и Губошлеп остановились над ним в недоумении.
– Каким «сельским хозяйством»?
– Уходить надо, чего ты сел?! – встряхнула его Люсьен.
Егор очнулся. Встал.
– Уходить? Опять уходить… Когда же я буду приходить, граждане? А где мой славный ящичек?.. А, вот он. Обязательно надо уходить? Может…
– Что ты! Через десять минут здесь будут. Наверно, выследили.
Люсьен пошла к выходу.
Егор двинулся было за ней, но Губошлеп мягко остановил его за плечо. И мягко сказал:
– Не надо. Поговорим. Мы скоро все увидимся…
– А ты с ней пойдешь? – прямо спросил Егор.
– Нет, – твердо и, похоже, честно сказал Губошлеп. – Иди! – резко крикнул он на Люсьен, которая задержалась в дверях.
Люсьен недобро глянула на Губошлепа и вышла.
– Отдохни где-нибудь, – сказал Губошлеп, наливая в два фужера. – Отдохни, дружок, – хоть к Кольке Королю, хоть к Ваньке Самыкину, у него уголок хороший. А меня прости за… сегодняшнее. Но… Горе ты мое, Горе, ты же мне тоже на болячку жмешь, только не замечаешь. Давай. Со встречей. И до свиданья пока. Не горюй. Гроши есть?
– Есть. Мне там собрали…
– А то могу подкинуть.
– Давай, – передумал Егор.
Губошлеп вытащил из кармана и дал сколько-то Егору. Пачку.
– Где будешь?
– Не знаю. Найду кого-нибудь. Как же вы так – завалились-то?..
В это время в комнату вскользнул один из молодых. Белый от испуга.
– Квартал окружили, – сказал он.
– А ты что?
– Я не знаю куда… Я вам сказать.
– Сам прет на рога Толстому, – засмеялся Губошлеп. – Чего ж ты опять сюда-то? Ах, милый ты мой, теленочек мой… За мной, братики!
Они вышли каким-то черным ходом и направились было вдоль стены в сторону улицы, но оттуда, с той стороны, послышались крепкие шаги патруля. Они – в другую сторону, но и оттуда раздались тоже шаги…
– Так, – сказал Губошлеп, не утрачивая своей загадочной веселости. – Что-то паленым пахнет. А, Егор? Чуешь?
– Ну-ка, сюда! – Егор втолкнул своих спутников в какую-то нишу.
Шаги с обеих сторон приближались…
И в одном месте, справа, по стене прыгнул лучик сильного карманного фонаря.
Губошлеп вынул из кармана наган…
– Брось, дура! – резко и зло сказал Егор. – Психопат. Может, те не расколются… А ты тут стрельбу откроешь.
– Та знаю я их! – нервно воскликнул Губошлеп. Вот сейчас, вот тут он, пожалуй, утратил свое спокойствие.
– Вот: я счас рвану – уведу их. У меня справка об освобождении, – заговорил Егор быстро, негромко, и уже выискивал глазами – в какую сторону рвануть. – Справка помечена сегодняшним числом… Я прикрытый. Догонят – скажу испугался. Скажу: бабенку искал, услышал свистки – испугался сдуру… Все. Не поминайте лихом!
И Егор ринулся от них… И побежал напропалую. Тотчас со всех сторон раздались свистки и топот ног.
Егор бежал с каким-то азартом, молодо… Бежал да еще и приговаривал себе, подпевал первые попавшие слова. Увидел просвет, кинулся туда, полез через какие-то трубы и победно спел:
– Оп, тирдарпупия! Ничего я не видал, ох, никого не знаю!..
Он уже перебрался через эти трубы… Сзади в темноте совсем близко бежали. Егор юркнул в широкую трубу и замер.
Над ним загрохотали железные шаги…
Егор сидел, скрючившись, и довольно улыбался. И шептал:
– Да ничего я не видал, да никого не знаю.
Он затеял какую-то опасную игру. Когда гул железный прекратился и можно было пересидеть тут и вовсе, он вдруг опять снялся с места и опять побежал.
За ним опять устремились.