Том 3. Рассказы 1972-1974 годов - Страница 132

132

– Эх, ничего я не видал, эх, никого не знаю! Да никого не знаю! – подбадривал себя Егор. Маханул через какую-то высокую изгородь, побежал по кустам – похоже, попал в какой-то сад. Близко взлаяла собака. Егор кинулся в6ок… Опять изгородь, он перепрыгнул и очутился на кладбище.

– Привет! – сказал Егор. И пошел тихо.

А шум погони устремился дальше – в сторону.

– Ну надо же – сбежал! – изумился Егор. – Всегда бы так, елки зеленые! А то ведь, когда хочешь подорвать, попадаешься, как ребенок.

И опять охватила Егора радость воли, радость жизни. Странное это чувство – редкое, сильное, наверное, глупое.

– Ох, да ничего ж я не видал, да никого не знаю, – еще разок спел Егор. И включил свой славный ящичек на малую громкость. И пошел читать надписи на надгробиях. Кладбище огибала улица, и свет фар надолго освещал кресты, пока машина огибала угол. И тени от крестов, длинные, уродливые, плыли по земле, по холмикам, по оградкам… Жутковатая, в общем-то, картина. А тут еще музычка Егорова – вовсе как-то нелепо. Егор выключил музыку.

– «Спи спокойно до светлого утра», – успевал прочитывать Егор.

– «Купец первой гильдии Неверов…». А ты-то как здесь?! – удивился Егор. – Тыща восемьсот девяносто… А-а, ты уже давно. Ну, ну, купец первой гильдии… «Едут с товарами в путь из Касимова…» – запел было негромко Егор, но спохватился.

– «Дорогому, незабвенному мужу – от неутешной вдовы», – прочитал он опять. Присел на скамеечку, посидел некоторое время… Встал.

– Ну, ладно, ребята, вы лежите, а я пойду дальше. Нечего не сделаешь… Пойду себе, как честный фраер: где-то же надо, в конце концов, приткнуть голову. Надо же? Надо. – И все же еще он спел разок. – Да ничего ж я не видал, да никого ж не зна-аю.

И стал он искать, куда бы приткнуться.

У одной двери деревянного домика из сеней ему сурово сказали:

– Иди отсюда! А то я те выйду, покажу горе… Горе покажу и страдание.

Егор помолчал немного.

– Ну, выйди.

– Выйду!

– Выйдешь… Ты мне скажи: Нинка здесь или нет? – по-доброму спросил Егор мужика за дверью. – Только правду! А то ведь я узнаю… И строго накажу, если обманешь.

Мужик тоже помолчал. И тоже сменил тон, сказал дерзко, но хоть не так зло:

– Никакой здесь Нинки нет, тебе говорят! Неужели нельзя сообразить? Шляются тут по ночам-то.

– Поджечь, что ли, вас? – вслух подумал Егор. – И брякнул спичками в кармане. – А?

За дверью долго молчали.

– Попробуй, – сказал наконец голос. Но уже вовсе не грозно. – Попробуй подожги. Нет Нинки, я те серьезно говорю. Уехала она.

– Куда?

– На север куда-то.

– А чего ты сразу лаяться кинулся? Неужели трудно было сразу объяснить?..

– А потому что меня зло берет на вас! Из-за таких вот и уехала… С такими же вот.

– Ну, считай, что она в надежных руках – не пропадет. Будь здоров!

…В телефонной будке Егор тоже рассердился.

– Почему нельзя-то?! Почему? – орал он в трубку.

Ему что-то долго объясняли.

– Заразы вы все, – с дрожью в голосе сказал Егор. – Я из вас букет сделаю, суки: головками вниз посажу в клумбу… Ну твари! – Егор бросил трубку… И задумался. – Люба, – сказал он с дурашливой нежностью. – Все. Еду к Любе. – И он зло саданул дверью будки и пошагал к вокзалу. И говорил дорогой:

– Ах ты, лапушка ты моя! Любушка-голубушка… Оладушек ты мой сибирский! Я хоть отъемся около тебя… Хоть волосы отрастут. Дорогуша ты моя сдобная! – Егор все набирал и набирал какого-то остервенения. – Съем я тебя поеду! – закричал он в тишину, в ночь. И даже не оглянулся посмотреть – не потревожил ли кого своим криком. Шаги его громко отдавались в пустой улице; подморозило на ночь, асфальт звенел. – Задушу в объятиях!.. Разорву и схаваю! И запью самогонкой. Все!

И вот районный автобус привез Егора в село Ясное.

А Егора на взгорке стояла и ждала Люба. Егор сразу увидел и узнал ее… В сердце толкнуло – она!

И пошел к ней.

– Е-мое, – говорил он себе негромко, изумленный, – да она просто красавица! Просто зоренька ясная. Колобок просто… Красная шапочка…

– Здравствуйте! – сказал он вежливо и наигранно застенчиво. И подал руку. – Георгий. – И пожал с чувством крепкую крестьянскую руку. И на всякий случай тряхнул ее, тоже с чувством.

– Люба. – Женщина просто и как-то задумчиво глядела на Егора. Молчала. Тому – от ее взгляда – сделалось беспокойно.

– Это я, – сказал он. И почувствовал себя очень глупо.

– А это – я, – сказала Люба. И все смотрела на него спокойно и задумчиво.

– Я некрасивый – зачем-то сказал Егор.

Люба засмеялась.

– Пойдем-ка посидим пока в чайной, – сказала она. – Расскажи про себя, что ли…

– Я непьющий, – поспешил Егор.

– Ой ли? – искренне удивилась Люба. И очень как-то просто у нее это получалось, естественно. Егора простота эта сбила с толку.

– Нет, я, конечно, могу поддержать компанию, но… это… не так чтоб засандалить там… Я очень умеренный.

– Да мы чайку выпьем, и все. Расскажешь про себя маленько. – Люба все смотрела на своего заочника… И так странно смотрела, точно над собой же и подсмеивалась в душе, точно говорила себе, изумленная своим поступком: «Ну, не дура ли я? Что затеяла-то?» Но женщина она, видно, самостоятельная: и смеется над собой, а делает, что хочет. – Пойдем… Расскажи. А то у меня мать с отцом строгие, говорят: и не заявляйся сюда со своим арестантом. – Люба шла несколько впереди и, рассказывая это, оглядывалась, и вид у нее был спокойный и веселый. – А я им говорю: да он арестант-то по случайности. По несчастью. Верно же?

132