– Не будет она тебя больше рожать, – зло и тихо сказал Чернявый. – Она и за этот-то раз раскаивается, наверно.
Курносый принес нож и топорик… И засуетился с ними. И зачем-то их оглядел еще.
– Ты что? – одними губами спросил Аристарх.
– Где они лежали-то?
– Вон…
Опять звонок, на этот раз вовсе длинный, никакой не «пионерский».
– Какая макулатура! – тихо воскликнул Лысый. – Иди.
Аристарх поднялся: И медленно, тяжело – как если бы он шел уже по этапу – пошел к двери.
– Кто? – спросил он тихо, обреченно.
Из-за двери что-то ответили…
Аристарх смело распахнул дверь и налетел на вошедшего:
– Какого черта ходишь тут?! Звони-ит!..
Вошедшим был Простой человек. Он держал ящик с коньяком и улыбался.
– А я думал, нет никого! – он не обратил никакого внимания на ругань Аристарха, он держал в руках ящик с коньяком и улыбался. – Куда, думаю, они подевались? Договаривались же вчера. Вот он!
И Простой человек пошел с тяжелым ящиком к столу.
– Ну, ребятки, седня нам… до Владивостока хватит.
На него молча смотрели.
Только Брюхатый сказал:
– Идиот… Василий Блаженный. На полатях вырос.
– А чего вы такие? – только теперь заметил Простой человек. – А? Что вы сидите-то, как вроде вас золотарь облил?
– Хочешь в свою Сибирь? В деревню? – спросил Брюхатый.
– Хочу, – сказал Простой человек. – Нынче поеду: у меня в сентябре отпуск…
– А в долгосрочный отпуск поедешь?
– Стоп! – воскликнул Чернявый. – Идея! Вот идея так идея, – и он вскочил, и обнадеживающе посмотрел на всех: – Кажется, мы спасены!
– Как? – спросили все в один голос.
– Ждите меня! – велел Чернявый и куда-то убежал – вовсе, из квартиры.
«Пассажиры» ждали. Сидели молча и ждали. Стоял коньяк на столе, но никто к нему не притрагивался… Нет, одна бутылка была распочата; похоже, это Простой человек пригубил. Но и он тоже сидел и ждал. Тикали часы, слабо слышалась какая-то значительная кинематографическая музыка: Вера Сергеевна опять смотрела телевизор.
Долго-долго сидели и ждали.
Наконец Простой человек не выдержал и встал:
– Пойду еще раз, – сказал он. – Хлопну для смелости – и пойду.
Он выпил коньяку… Все – от нечего делать – внимательно глядели, как он наливал, как подержал рюмку в руке, тоже глядя на нее, и как выпил. Простой человек выпил и пошел к Вере Сергеевне.
– Я еще раз, – сказал он, входя. – Сергеевна, голубушка… ведь все это – опишут, – сказал он, показывая рукой гарнитур, диван, ковры… – Все-все. Одни обои останутся.
– Пусть, – сказала Вера Сергеевна. – Зато преступники будут наказаны.
– Преступников не надо наказывать…
– А что же их надо – награждать?
– И награждать не надо. На них не надо обращать внимания. В крайнем случае, надо с имя находить общий язык.
– Спасибо за науку. А они будут продолжать воровать?
– Они так и так будут продолжать! Потом: ну какие же они преступники? Вот эти-то?.. Господи!.. Это сморчки! Они вон уже перепугались сидят… с них капает. Ведь на них глядеть жалко. Вы зайдите, гляньте – ведь это готовое Ваганьково. Там только надписи осталось сделать: был такой-то, грел руки возле гарнитуров. Пожалейте вы их, ей-богу! Ну, припугнули – и хватит. Хоть Аристарха свово пожалейте… ведь он со страху: мужиком года полтора не будет.
– Ну, что вы – он любовниц заводит! – воскликнула Вера Сергеевна с дрожью в голосе. – У него есть Соня.
– Сонька?! – удивился Простой человек. И хлопнул себя руками по штанам. – Господи, боже мой. Ну нашла же ты к кому приревновать. Да с Сонькой вся база… Я! Я!.. – постучал себя в грудь Простой человек. – Я один, можеть, только и не вошкался: потому что я тоже больше коньяк уважаю. Не коньяк даже, а простую водку. Сонька!..
– Тем более! – мстительно воскликнула Вера Сергеевна. И встала от телевизора и нервно прошлась по комнате. – Тем более!.. Скотина он такая. Мне его нисколько не жалко! Из всей этой бригады, – показала она на комнату Аристарха, – мне ни-ко-го не жалко. Вас только жалко.
– Да меня-то!.. – махнул рукой Простой человек. – Я и там грузчиком буду. Это им переквалификацию надо проходить, а мне-то… Коньячка вот только не будет, вот жалко. Ну, отдохну от него, наберусь сил – тоже полезно. Да мне много и не дадут – от силы два года: за компанию. Мне их жалко, Сергеевна: у их, у всех, почесть, детишки. Вот этого толстого!.. – почему-то вдруг обозлился Простой человек, – вот этого бы я посадил, не моргнув глазом. Ох, эт-то журавь, скажу тебе! Это самый главный воротила. Но его же отдельно не посадишь. Сажать, так уж всех.
– Вот все и будут сидеть.
– Оно, конечно… так. Знамо, что… А куда денешься? – будем сидеть.
И Простой человек вышел.
Когда он вошел в комнату, где сидели «пассажиры», на него посмотрели без всякой надежды, обреченно.
Простой человек присел к столу… И засмотрелся на бутылки с коньяком. И вдруг всплакнул.
На него удивленно посмотрели.
– Прощайте… драгоценные мои, – говорил Простой человек, глядя на бутылки. – Красавицы мои. Как я буду без вас?.. Одно страдание будет, тоска зеленая: Любимые мои. Тяжело мне с вами расставаться, ох, тяжело…
– Поплачь, поплачь, говорят легче становится, – сказал Брюхатый.
– А я и плачу. Плачу и стонаю. Сердце кровью плачет, когда на них смотрю. Но канавы рыть с тобой в одной бригаде я не буду! – Простой человек сердито посмотрел на Брюхатого. – Я твою норму там не буду выполнять. Я за тебя… Недоедать из-за тебя не буду!