Том 3. Рассказы 1972-1974 годов - Страница 145

145

И вошел в рощицу.

Походил среди березок… Снял с себя галстук, надел одной, особенно красивой, особенно белой, стройной, на грудь. Потом увидел рядом высокий пенек, надел на него свою шляпу… Отошел и полюбопытствовал со стороны на этих красавцев. И засмеялся.

– Ка-кие фраера! – сказал он. И пошел дальше. И долго еще оглядывался на этих нарядных красоток. И улыбался. На душе сделалось легче.

Дома Егор ходил из угла в угол, что-то обдумывая. Курил… Время от времени принимался вдруг напевать: «Зачем вы, девушки, красивых любите?» Бросал петь, останавливался, некоторое время смотрел в окно или в стенку… И снова ходил. Им опять овладело какое-то нетерпение. Как будто он на что-то такое решался и никак не мог решиться. И опять решался. И опять не мог… Он нервничал.

– Не переживай, Егор, – сказал дед, который тоже похаживал по комнате – к двери и обратно, сучил из суровых ниток лесу на перемет, которая концом была привязана к дверной скобке, и дед обшаркивал ее старой рукавицей. – Трактористом не хуже. Даже ишо лучше. Они вон по сколь счас выгоняют!

– Да я не переживаю.

– Сплету вот переметы… Вода маленько посветлеет, пойдем с тобой переметы ставить – милое дело. Люблю.

– Да… Я тоже. Прямо обожаю переметы ставить.

– И я. Другие есть – больше предпочитают сеть. Но сеть – это… Поймать могут, раз; второе: ты с ней намучаешься, с окаянной, пока ее разберешь да выкидаешь – время-то сколько надо!

– Да… Попробуй покидай ее. «Зачем вы, девушки…». А Люба скоро придет?

Дед глянул на часы.

– Скоро должна придтить. Счас уж сдают молоко. Сдадут, и придет. Ты ее, Егор, не обижай: она у нас – последыш, а последышка жальчее всех. Вот пойдут детишки у самого – спомнишь мои слова. Она хорошая девка, добрая, только все как-то не везет ей… Этого пьянчужку нанесло – насилу отбрыкались.

– Да, да… С этими алкашами беда прямо! Я вот тоже… это… смотрю – прямо всех пересажал бы чертей. В тюрьму! По пять лет каждому. А?

– Ну, в тюрьму зачем? Но на годок куда-нибудь, – оживился дед, – под строгий изолятор, я бы их столкал! Всех, в кучу!

– А Петро скоро приедет?

– Петро-то? Счас тоже должен приехать. Пущай посидят и подумают.

– Сидеть – это каждый согласится. Нет, пусть поработают! – подбросил Егор жару.

– Да, правильно: лес вон валить!

– В шахты! В лес – это… на чистом-то воздухе, дурак согласится работать. Нет, в шахты! В рудники! В скважины!..

Тут вошла Люба.

– Вот те раз! – удивилась она. – Я думала, они где-нибудь ночью приедут, а он уж дома.

– Он не стал возить директора, – сказал дед. – Ты его не ругай – он объяснил почему: его тошнит на легковушке.

– Пойдем-ка на пару слов, Люба, – позвал Егор. И увел ее в горницу. На что-то он, похоже, решился.

В это время въехал в ограду Петро на своем самосвале.

Егор пошел к нему… Он так и не успел сказать Любе, что его растревожило.

Люба видела, как они о чем-то довольно долго говорили с Петром, потом Егор махнул ей рукой, и она скоро пошла к нему. А Егор полез в кабину самосвала, за руль.

– Далеко ли? – спросил дед, который тоже видел из окна, что Егор и Люба собрались куда-то ехать.

– Да я сама толком не знаю… Егору куда-то надо, – успела сказать Люба на ходу.

– Любка!.. – хотел что-то еще сказать дед, но Люба хлопнула уже дверью.

– Чего он такое затеял, этот Жоржик! – сказал вслух дед – Это же что за жизнь такая чертова пошла – вот и опасайся ходи, вот и узнавай бегай…

И он скоренько тоже пошел на половину сына – спросить, куда это Егор повез дочь, вообще, куда они поехали?

– …Есть деревня Сосновка, – объяснил Егор Любе в кабине, когда уже ехали, – девятнадцать километров отсюда…

– Знаю Сосновку.

– Там живет старушка, по кличке Куделиха. Она живет с дочерью, но дочь лежит в больнице…

– Где это ты узнал-то все?

– Ну, узнал… я был сегодня в Сосновке. Дело не в этом. Меня один товарищ просил разузнать про эту старуху, про ее детей – где они, живы ли?

– А зачем ему? Товарищу-то?

– Ну… Она родня ему какая-то, тетка, что ли. Но мы сделаем так: подъедем, ты зайдешь… Нет, зайдем вместе, но расспрашивать будешь ты.

– Почему?

– Ты дай объяснить-то, потом уж спрашивай! – повысил голос Егор.

Нет, он, конечно, нервничал.

– Ну, ну! Ты только на меня, не кричи, Егор, ладно? Больше не спрашиваю. Ну?

– Потому что, если она увидит, что расспрашивает мужик, то она догадается, что, значит, он сидел с ее сы… это, с племянником. Ну, и сама кинется расспрашивать. А товарищ мне наказал, чтоб я не говорил, что он в тюрьме… Фу-у! Дошел. Язык сломать можно. Поняла хоть?

– Поняла. А под каким предлогом я ее расспрашивать-то возьмусь?

– Надо что-то выдумать. Например: ты из сельсовета… Нет, не из сельсовета, а из рай… этого, как его, пенсии-то намеряют?

– Райсобес?

– Райсобес, да, из райсобеса, мол, проверяю условия жизни престарелых людей. Расспроси, где дети, пишут ли?.. Поняла.

– Поняла. Все сделаю как надо.

– Не говори «гоп»…

– Вот увидишь.

Дальше Егор замолчал. Был он непривычно строг и сосредоточен. Уловил чутьем удивление Любы… Через силу улыбнулся и сказал:

– Не обижайся, Люба, я помолчу. Ладно?

Люба тронула ладонью его руку… Сказала:

– Молчи, молчи. Делай как знаешь, не спрашивай. – Такого Егора она сильней любила и ничуть не обижалась.

– А что закричал… прости, – еще сказал Егор. – Я сам не люблю, когда кричат.

Егор добро разогнал самосвал. Дорога шла обочиной леса, под колеса попадали оголенные коренья, кочки, самосвал прыгал. Люба, когда ее подкидывало, хваталась за ручку дверцы и смотрела на Егора. Егор смотрел вперед – рот плотно сжат, глаза чуть прищурены – весь во власти одного желания. И Люба поняла наконец то, что очень хотела понять в эти дни и о чем догадывалась: он очень сильный мужик, Егор. И потому ее так неудержимо повлекло к нему. Он сильный и надежный человек.

145