Том 3. Рассказы 1972-1974 годов - Страница 121

К оглавлению

121

– Ху!..

– Еще?

– Нет. Спасибо.

– Тяжело бывает после выпивки?

– Да не то что тяжело – муторно.

– Но ты особо-то не переживай, ничего вчера безобразного не было.

Иван мучительно поморщился.

– Трепался, наверно?.. Гадский язык: обязательно натрепаться! Ненавижу себя за это!.. Один раз, знаете, поехал на мельницу. А мельница у нас в другом селе, за пятьдесят километров. Смолол. Ну, выпили там с мужиками… и чего мне в башку влетело: стал всем доказывать, что я Герой Социалистического Труда.

– О!

– Ну! Меня насмех, я в драку… Как живой остался – их человек восемь, мужиков-то.

– Да-а. А вчера что-то быстро ты захмелел-то?

– Да я же еще днем коньяк пил! С этим ворюгой-то. Ну и развезло – ерш получился. Я так-то не слабый… А чего я говорил там?

– Где? У студентов? Рассказывал, как ты хорошо живешь.

– О-о!.. Вот же козел!

– Ну а как жизнь вообще-то? Если не трепаться…

– Да ничего живу… Нормально. Я не гонюсь за богатством. Мне бы вот ребятишек выучить – больше ничего не надо. Ничего так-то – все есть. Телевизор есть, корова есть. Свинья даже есть, хоть я их ненавижу, собак, – прожорливые. Все есть, я не жалуюсь.

– Иван, ты хотел про учителей рассказывать… Расскажи?

Иван посмотрел на дверь купе…

– Ладно, – сказал профессор, – мы еще выберем время.

Велика матушка-Русь!

И на восходе солнца и на заходе солнца, и белым днем и ночью – идут, идут, идут поезда. И куда только едут люди? Куда-то все едут, едут…

Молоденький офицерик, от которого вкусно пахнет маминым молоком, говорит миловидной соседке по купе:

– Все это хорошо, но это – сплошная чувствительность. Мы сегодня – не те.

– Но это же прекрасно, – неуверенно сказала соседка. И прочитала:

«Будто я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне».

– Не мужские стихи, – проговорил жестокий лейтенант. – «Розовый конь» – это не из двадцатого века. Согласитесь.

Как тут не согласиться! И миловидная соседка пожимает плечами, что можно понять, как «пожалуй».

Две дамы от души состязаются в любезности.

– Позвольте, разрешите, я полезу на верхнюю полку.

– Да нет, зачем же? Я могу туда прекрасно полезть.

– Нo меня это нисколько не затруднит!

– Меня это тоже ничуть не затруднит. Что вы!

– Прошу вас, устраивайтесь внизу. Честное слово, меня ничуть не затруднит…

– Нет, пожалуйста, пожалуйста…

Внизу, на диване, полулежит здоровенный парнина и, отложив «Огонек» в сторону, с интересом слушает дам.

А вот – дядя… Вооружившись мешком и чемоданом, таранит встречных и поперечных в проходе общего вагона. Ему кричат:

– Что же ты прешь, как на буфет! Дядя!..

– Ну, куда? Куда?

– Эй!.. Можно поосторожней?!

Дядя – ноль внимания. Трудный опыт российского пассажира подсказывает ему, что главное – занять место. Можно себе представить, что когда-нибудь все вагоны будут купейные, а если будут общие, то в них будет свободно… И что же будет? Тоска зеленая!

Едут, едут, едут…

Спят…

Читают…

Играют в карты…

Играют в домино…

Рассказывают друг другу разные истории из жизни…

Едят…

Иван двинул с дороги письмо домой.

«Здравствуйте, родные:

теща Акулина Ивановна, дядя Ефим Кузьмич, тетя Маня, няня Вера, дед и детки: Валя и Нина! Во первых строках моего письма сообщаю, что мы живы-здоровы, чего и вам желаем. Пишу с дороги, поэтому еще конца нет. Едем мы хорошо, но я по ошибке схватил купейный билет, но зато едем без горюшка. Едем по просторам нашей необъятной родины, смотрим в окно. Погода стоит хорошая – градусов двадцать пять по Цельсию. Один раз ходили в вагон-ресторан. Взяли на первое – по борщу, на второе – бистроганов. Едет с нами один старичок профессор, очень хороший. Ну, были другие разные происшествия – приедем, расскажем. Поедем мы через Москву. И вот этот самый профессор говорит, что когда приедем в Москву, то сможем у него остановиться хоть на сколь – у него пятикомнатная квартира. Ну, Нюра поддержала это предложение, потому что ей охота посетить ГУМ. Я тоже наметил для себя кое-какие места, например, зоопарк. Если удастся, съезжу в крематорий. Об нас не беспокойтесь. Берегите детей.

Иван».

И вот – Москва.

По радио торжественно объявили:

– «Граждане пассажиры! Наш поезд прибывает в столицу нашей Родины – город-герой Москву!»

Нюра и Иван заметно взволновались. Особенно Нюра.

Профессор с интересом наблюдал за ними.

– Ваня!.. Глянь-ка, дом-то! Вань! – вскрикивала Нюра.

Ивану тоже страсть как интересно, но он сдерживал себя. И Нюру.

– Чего ты орешь-то? Чего орешь-то? – Он даже посмеялся, пригласив взглядом и профессора – тоже посмеяться вместе над Нюрой. – Ну, дом… колоколенкой.

– Гостиница «Ленинградская», – сказал профессор.

– Сколько этажей? – спросил деловитый Иван.

– Черт его знает!.. Понятия не имею.

Поезд остановился.

Профессор и Иван с Нюрой вышли на перрон… Профессор высматривал кого-то в толпе.

– Сын должен встретить, – пояснил он. – Иван, расскажи ему про учительницу… Вообще, поговори с ним, а то эти молодые ученые… решили, что они все знают…

– Тоже ученый? – полюбопытствовал Иван, но только за-ради одной голой вежливости, потому что ему куда как важнее все, что вокруг него.

– Постоим тут, – велел профессор. – А то разминемся.

Остановились в сторонке от потока.

121